Глава 29.

                Судьба мастера и Маргариты определена

     На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых
красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста  лет назад,
находились двое: Воланд  и Азазелло. Они не были  видны снизу,  с улицы, так
как  их  закрывала  от  ненужных  взоров  балюстрада с  гипсовыми  вазами  и
гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
     Воланд сидел  на складном табурете, одетый  в  черную  свою сутану. Его
длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы
вертикально,  так  что получились  солнечные  часы.  Тень  шпаги  медленно и
неуклонно удлинялась,  подползая  к черным туфлям  на  ногах сатаны. Положив
острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете  и поджав одну ногу  под
себя, Воланд  не отрываясь смотрел на необъятное сборище дворцов, гигантских
домов и маленьких, обреченных на слом  лачуг. Азазелло, расставшись со своим
современным нарядом,  то есть  пиджаком,  котелком,  лакированными  туфлями,
одетый,  как  и  Воланд, в  черное,  неподвижно стоял  невдалеке  от  своего
повелителя, так же как и он не спуская глаз с города.
     Воланд заговорил:
     -- Какой интересный город, не правда ли?
     Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
     -- Мессир, мне больше нравится Рим!
     -- Да, это дело вкуса, -- ответил Воланд.
     Через некоторое время опять раздался его голос:
     -- А отчего этот дым там, на бульваре?
     -- Это горит Грибоедов, -- ответил Азазелло.
     --  Надо  полагать, что это  неразлучная парочка,  Коровьев и  Бегемот,
побывала там?
     -- В этом нет никакого сомнения, мессир.
     Опять наступило молчание, и оба  находящихся на террасе глядели,  как в
окнах, повернутых на  запад, в верхних этажах громад  зажигалось  изломанное
ослепительное  солнце.  Глаз Воланда горел так же,  как одно  из таких окон,
хотя Воланд был спиною к закату.
     Но тут что-то  заставило Воланда отвернуться от города  и обратить свое
внимание на круглую  башню, которая была у него за спиною на крыше. Из стены
ее  вышел  оборванный, выпачканный  в  глине мрачный  человек  в  хитоне,  в
самодельных сандалиях, чернобородый.
     -- Ба!  -- воскликнул Воланд,  с насмешкой глядя на вошедшего, -- менее
всего  можно  было  ожидать  тебя здесь! Ты с  чем пожаловал,  незваный,  но
предвиденный гость?
     --  Я  к  тебе,  дух  зла  и  повелитель  теней,  --  ответил вошедший,
исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
     -- Если  ты  ко  мне, то почему  же ты  не поздоровался со мной, бывший
сборщик податей? -- заговорил Воланд сурово.
     -- Потому  что я не  хочу,  чтобы  ты  здравствовал,  -- ответил дерзко
вошедший.
     -- Но тебе  придется  примириться с этим, -- возразил Воланд, и усмешка
искривила его  рот, -- не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил
нелепость, и я  тебе скажу,  в чем она,  --  в твоих интонациях. Ты произнес
свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли
ты так  добр  подумать  над вопросом: что бы делало  твое добро, если  бы не
существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь
тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени
от  деревьев и  от живых существ. Не хочешь ли  ты ободрать весь земной шар,
снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться
голым светом? Ты глуп.
     -- Я не буду с тобой спорить, старый софист, -- ответил Левий Матвей.
     --  Ты  и не можешь со мной  спорить, по той причине, о  которой  я уже
упомянул, -- ты глуп, -- ответил Воланд и спросил:  -- Ну, говори кратко, не
утомляя меня, зачем появился?
     -- Он прислал меня.
     -- Что же он велел передать тебе, раб?
     -- Я не раб, --  все более  озлобляясь, ответил  Левий Матвей, -- я его
ученик.
     --  Мы  говорим с тобой на  разных  языках, как  всегда,  --  отозвался
Воланд, -- но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...
     -- Он  прочитал  сочинение  мастера, --  заговорил  Левий Матвей,  -- и
просит тебя, чтобы ты взял  с собою  мастера  и наградил его покоем. Неужели
это трудно тебе сделать, дух зла?
     --  Мне  ничего не трудно  сделать, --  ответил Воланд, --  и тебе  это
хорошо известно. -- Он помолчал и  добавил: --  А что же вы не берете его  к
себе, в свет?
     --  Он  не  заслужил  света, он заслужил покой,  --  печальным  голосом
проговорил Левий.
     -- Передай, что  будет сделано, --  ответил  Воланд  и прибавил, причем
глаз его вспыхнул: -- И покинь меня немедленно.
     --  Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли
бы тоже, -- в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
     -- Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
     Левий  Матвей  после этого  исчез, а Воланд подозвал  к себе Азазелло и
приказал ему:
     -- Лети к ним и все устрой.
     Азазелло покинул террасу, и Воланд остался один. Но одиночество его  не
было  продолжительным. Послышался на  плитах террасы стук шагов и оживленные
голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при
толстяке не было,  а нагружен он был другими  предметами. Так, под мышкой  у
него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут
поварской,  наполовину обгоревший халат,  а в  другой руке он держал цельную
семгу в  шкуре и  с  хвостом.  От Коровьева и  Бегемота  несло  гарью,  рожа
Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела.
     -- Салют, мессир, -- прокричала неугомонная парочка, и Бегемот  замахал
семгой.
     -- Очень хороши, -- сказал Воланд.
     -- Мессир, вообразите, -- закричал возбужденно и  радостно  Бегемот, --
меня за мародера приняли!
     -- Судя  по принесенным тобою предметам, -- ответил  Воланд, поглядывая
на ландшафтик, -- ты и есть мародер.
     -- Верите ли, мессир... -- задушевным голосом начал Бегемот.
     -- Нет, не верю, -- коротко ответил Воланд.
     -- Мессир,  клянусь,  я делал героические попытки спасти все, что  было
можно, и вот все, что удалось отстоять.
     -- Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? -- спросил Воланд.
     Оба,  и Коровьев и Бегемот, развели  руками,  подняли глаза  к небу,  а
Бегемот вскричал:
     -- Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали...
     -- И вдруг -- трах, трах! -- подхватил Коровьев,  -- выстрелы! Обезумев
от  страха, мы с  Бегемотом  кинулись  бежать  на бульвар, преследователи за
нами, мы кинулись к Тимирязеву!
     --  Но чувство  долга,  -- вступил  Бегемот,  -- побороло наш постыдный
страх, и мы вернулись!
     -- Ах, вы  вернулись? -- сказал  Воланд,  -- ну,  конечно, тогда здание
сгорело дотла.
     --  Дотла!  --  горестно  подтвердил  Коровьев,  --  то есть буквально,
мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!
     -- Я устремился,  -- рассказывал  Бегемот, --  в зал заседаний,  -- это
который с колоннами, мессир, --  рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах,
мессир, моя  жена,  если б только  она у меня  была, двадцать  раз рисковала
остаться вдовой!  Но, к счастью, мессир,  я  не женат, и скажу вам прямо  --
счастлив, что не женат. Ах, мессир,  можно  ли променять холостую свободу на
тягостное ярмо!
     -- Опять началась какая-то чушь, -- заметил Воланд.
     -- Слушаю и продолжаю, --  ответил кот, -- да-с, вот ландшафтик.  Более
ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в
кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я
сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на
вашем лице.
     -- А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? -- спросил
Воланд.
     --  Я  помогал  пожарным,  мессир,  --  ответил Коровьев,  указывая  на
разорванные брюки.
     -- Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.
     -- Оно будет построено, мессир, -- отозвался Коровьев, -- смею  уверить
вас в этом.
     -- Ну, что  ж,  остается пожелать, чтобы оно  было  лучше прежнего,  --
заметил Воланд.
     -- Так и будет, мессир, -- сказал Коровьев.
     -- Уж вы мне верьте, -- добавил кот, -- я форменный пророк.
     -- Во всяком случае, мы явились, мессир,  -- докладывал Коровьев,  -- и
ждем ваших распоряжений.
     Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча,
один, повернувшись спиной к своей  свите, глядел  вдаль. Потом он  отошел от
края, опять опустился на свой табурет и сказал:
     --  Распоряжений никаких не  будет  -- вы исполнили все,  что могли,  и
более  в ваших услугах я  пока не нуждаюсь. Можете  отдыхать.  Сейчас придет
гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся
в путь.
     -- Очень  хорошо, мессир, --  ответили  оба гаера  и скрылись где-то за
круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.
     Гроза, о  которой говорил Воланд, уже скоплялась на  горизонте.  Черная
туча  поднялась на  западе и до половины отрезала солнце.  Потом она накрыла
его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно.
     Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный  город. Исчезли  мосты,
дворцы. Все пропало,  как  будто  этого никогда  не было на свете. Через все
небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар.  Он повторился,
и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.