Глава 3.
Седьмое доказательство
-- Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, --
сказал профессор.
Поэт провел рукою по лицу, как человек, только что очнувшийся, и
увидел, что на Патриарших вечер.
Вода в пруде почернела, и легкая лодочка уже скользила по ней, и
слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. В аллеях на
скамейках появилась публика, но опять-таки на всех трех сторонах квадрата,
кроме той, где были наши собеседники.
Небо над Москвой как бы выцвело, и совершенно отчетливо была видна в
высоте полная луна, но еще не золотая, а белая. Дышать стало гораздо легче,
и голоса под липами звучали мягче, по-вечернему.
"Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. --
подумал Бездомный в изумлении, -- ведь вот уже и вечер! А может, это и не он
рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?"
Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется
допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу, потому что тот сказал,
внимательно всматриваясь в лицо иностранца:
-- Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно
не совпадает с евангельскими рассказами.
-- Помилуйте, -- снисходительно усмехнувшись, отозвался профессор, --
уж кто-кто, а вы-то должны знать, что ровно ничего из того, что написано в
евангелиях, не происходило на самом деле никогда, и если мы начнем ссылаться
на евангелия как на исторический источник... -- он еще раз усмехнулся, и
Берлиоз осекся, потому что буквально то же самое он говорил Бездомному, идя
с тем по Бронной к Патриаршим прудам.
-- Это так, -- заметил Берлиоз, -- но боюсь, что никто не может
подтвердить, что и то, что вы нам рассказывали, происходило на самом деле.
-- О нет! Это может кто подтвердить! -- начиная говорить ломаным
языком, чрезвычайно уверенно ответил профессор и неожиданно таинственно
поманил обоих приятелей к себе поближе.
Те наклонились к нему с обеих сторон, и он сказал, но уже без всякого
акцента, который у него, черт знает почему, то пропадал, то появлялся:
-- Дело в том... -- тут профессор пугливо оглянулся и заговорил
шепотом, -- что я лично присутствовал при всем этом. И на балконе был у
Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте, но
только тайно, инкогнито, так сказать, так что прошу вас -- никому ни слова и
полный секрет!.. Тсс!
Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.
-- Вы... вы сколько времени в Москве? -- дрогнувшим голосом спросил он.
-- А я только что сию минуту приехал в Москву, -- растерянно ответил
профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему как следует в
глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него совершенно безумен, а
правый -- пуст, черен и мертв.
"Вот тебе все и объяснилось! -- подумал Берлиоз в смятении, -- приехал
сумасшедший немец или только что спятил на Патриарших. Вот так история!"
Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у покойного
философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку, и
предсказания о том, что голова будет отрублена, и все прочее -- профессор
был сумасшедший.
Берлиоз тотчас сообразил, что следует делать. Откинувшись на спинку
скамьи, он за спиною профессора замигал Бездомному, -- не противоречь, мол,
ему, -- но растерявшийся поэт этих сигналов не понял.
-- Да, да, да, -- возбужденно говорил Берлиоз, -- впрочем, все это
возможно! Даже очень возможно, и Понтий Пилат, и балкон, и тому подобное...
А вы одни приехали или с супругой?
-- Один, один, я всегда один, -- горько ответил профессор.
-- А где же ваши вещи, профессор? -- вкрадчиво спрашивал Берлиоз, -- в
"Метрополе"? Вы где остановились?
-- Я? Нигде, -- ответил полоумный немец, тоскливо и дико блуждая
зеленым глазом по Патриаршим прудам.
-- Как? А... где же вы будете жить?
-- В вашей квартире, -- вдруг развязно ответил сумасшедший и подмигнул.
-- Я... я очень рад, -- забормотал Берлиоз, -- но, право, у меня вам
будет неудобно... А в "Метрополе" чудесные номера, это первоклассная
гостиница...
-- А дьявола тоже нет? -- вдруг весело осведомился больной у Ивана
Николаевича.
-- И дьявола...
-- Не противоречь! -- одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за
спину профессора и гримасничая.
-- Нету никакого дьявола! -- растерявшись от всей этой муры, вскричал
Иван Николаевич не то, что нужно, -- вот наказание! Перестаньте вы
психовать.
Тут безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих
выпорхнул воробей.
-- Ну, уж это положительно интересно, -- трясясь от хохота проговорил
профессор, -- что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет! -- он
перестал хохотать внезапно и, что вполне понятно при душевной болезни, после
хохота впал в другую крайность -- раздражился и крикнул сурово: -- Так,
стало быть, так-таки и нету?
-- Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, -- бормотал
Берлиоз, опасаясь волновать больного, -- вы посидите минуточку здесь с
товарищем Бездомным, а я только сбегаю на угол, звякну по телефону, а потом
мы вас проводим, куда вы хотите. Ведь вы не знаете города...
План Берлиоза следует признать правильным: нужно было добежать до
ближайшего телефона-автомата и сообщить в бюро иностранцев о том, что вот,
мол, приезжий из-за границы консультант сидит на Патриарших прудах в
состоянии явно ненормальном. Так вот, необходимо принять меры, а то
получается какая-то неприятная чепуха.
-- Позвонить? Ну что же, позвоните, -- печально согласился больной и
вдруг страстно попросил: -- Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то,
что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, что на
это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас
будет предъявлено.
-- Хорошо, хорошо, -- фальшиво-ласково говорил Берлиоз и, подмигнув
расстроенному поэту, которому вовсе не улыбалась мысль караулить
сумасшедшего немца, устремился к тому выходу с Патриарших, что находится на
углу Бронной и Ермолаевского переулка.
А профессор тотчас же как будто выздоровел и посветлел.
-- Михаил Александрович! -- крикнул он вдогонку Берлиозу.
Тот вздрогнул, обернулся, но успокоил себя мыслью, что его имя и
отчество известны профессору также из каких-нибудь газет. А профессор
прокричал, сложив руки рупором:
-- Не прикажете ли, я велю сейчас дать телеграмму вашему дяде в Киев?
И опять передернуло Берлиоза. Откуда же сумасшедший знает о
существовании Киевского дяди? Ведь об этом ни в каких газетах, уж наверно,
ничего не сказано. Эге-ге, уж не прав ли Бездомный? А ну как документы эти
липовые? Ах, до чего странный субъект. Звонить, звонить! Сейчас же звонить!
Его быстро разъяснят!
И, ничего не слушая более, Берлиоз побежал дальше.
Тут у самого выхода на Бронную со скамейки навстречу редактору поднялся
в точности тот самый гражданин, что тогда при свете солнца вылепился из
жирного зноя. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный,
плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки
у него, как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а
брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки.
Михаил Александрович так и попятился, но утешил себя тем соображением,
что это глупое совпадение и что вообще сейчас об этом некогда размышлять.
-- Турникет ищете, гражданин? -- треснувшим тенором осведомился
клетчатый тип, -- сюда пожалуйте! Прямо, и выйдете куда надо. С вас бы за
указание на четверть литра... поправиться... бывшему регенту! -- кривляясь,
субъект наотмашь снял жокейский свой картузик.
Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента, подбежал к
турникету и взялся за него рукой. Повернув его, он уже собирался шагнуть на
рельсы, как в лицо ему брызнул красный и белый свет: загорелась в стеклянном
ящике надпись "Берегись трамвая!".
Тотчас и подлетел этот трамвай, поворачивающий по новопроложенной линии
с Ермолаевского на Бронную. Повернув и выйдя на прямую, он внезапно
осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал.
Осторожный Берлиоз, хоть и стоял безопасно, решил вернуться за рогатку,
переложил руку на вертушке, сделал шаг назад. И тотчас рука его скользнула и
сорвалась, нога неудержимо, как по льду, поехала по булыжнику, откосом
сходящему к рельсам, другую ногу подбросило, и Берлиоза выбросило на рельсы.
Стараясь за что-нибудь ухватиться, Берлиоз упал навзничь, несильно
ударившись затылком о булыжник, и успел увидеть в высоте, но справа или
слева -- он уже не сообразил, -- позлащенную луну. Он успел повернуться на
бок, бешеным движением в тот же миг подтянув ноги к животу, и, повернувшись,
разглядел несущееся на него с неудержимой силой совершенно белое от ужаса
лицо женщины-вагоновожатой и ее алую повязку. Берлиоз не вскрикнул, но
вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица. Вожатая
рванула электрический тормоз, вагон сел носом в землю, после этого мгновенно
подпрыгнул, и с грохотом и звоном из окон полетели стекла. Тут в мозгу
Берлиоза кто-то отчаянно крикнул -- "Неужели?.." Еще раз, и в последний раз,
мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно.
Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей аллеи выбросило на
булыжный откос круглый темный предмет. Скатившись с этого откоса, он
запрыгал по булыжникам Бронной.
Это была отрезанная голова Берлиоза.